неблагодарная королева (с)
госпаде, я и подумать не могла, что в "обломове" такие страсти О.о
Она подошла к нему так близко, что кровь бросилась ему в сердце и в голову; он начал дышать тяжело, с волнением. А она смотрит ему прямо в глаза.
- В-третьих, потому, что в письме этом, как в зеркале, видна ваша нежность, ваша осторожность, забота обо мне, боязнь за мое счастье, ваша чистая совесть.. все, что указал мне в вас Андрей Иванович и что я полюбила, за что забываю вашу лень... апатию... Вы высказались там невольно: вы не эгоист, Илья Ильич, вы написали совсем не для того, чтоб расстаться, - этого вы не хотели, а потому, что боялись обмануть меня... это говорила честность, иначе бы письмо оскорбило меня и я не заплакала бы - от гордости! Видите, я знаю, за что люблю вас, и не боюсь ошибки: я в вас не ошибаюсь...
Она показалась Обломову в блеске, в сиянии, когда говорила это. Глаза у ней сияли таким торжеством любви, сознанием своей силы; на щеках рдели два розовые пятна. И он, он был причиной этого! Движением своего честного сердца он бросил ей в душу этот огонь, эту игру, этот блеск.
- Ольга!.. Вы... лучше всех женщин, вы первая женщина в мире! - сказал он в восторге и, не помня себя, простер руки, наклонился к ней.
- Ради бога... один поцелуй, в залог невыразимого счастья, - прошептал он, как в бреду.
Она мгновенно подалась на шаг назад; торжественное сияние, краски слетели с лица; кроткие глаза заблистали грозой.
- Никогда! Никогда! Не подходите! - с испугом, почти с ужасом сказала она, вытянув обе руки и зонтик между ним и собой, и остановилась как вкопанная, окаменелая, не дыша, в грозной позе, с грозным взглядом, вполуоборот.
Он вдруг присмирел: перед ним не кроткая Ольга, а оскорбленная богиня гордости и гнева, с сжатыми губами, с молнией в глазах.
- Простите!.. - бормотал он, смущенный, уничтоженный.
Она медленно обернулась и пошла, косясь боязливо через плечо, что он. А он ничего: идет тихо, будто волочит хвост, как собака, на которую топнули.
Она было прибавила шагу, но, увидя лицо его, подавила улыбку и пошла покойнее, только вздрагивала по временам. Розовое пятно появлялось то на одной щеке, то на другой.
По мере того как она шла, лицо ее прояснялось, дыхание становилось реже и покойнее, и она опять пошла ровным шагом. Она видела, как свято ее "никогда" для Обломова, и порыв гнева мало-помалу утихал и уступал место сожалению. Она шла тише, тише...
Ей хотелось смягчить свою вспышку; она придумывала предлог заговорить.
"Все изгадил! Вот настоящая ошибка! "Никогда!"Боже! Сирени поблекли, - думал он, глядя на висящие сирени, - вчера поблекло, письмо тоже поблекло, и этот миг, лучший в моей жизни, когда женщина в первый раз сказала мне, как голос с неба, что есть во мне хорошего, и он поблек!.."
Он посмотрел на Ольгу - она стоит и ждет его, потупив глаза.
- Дайте мне письмо!.. - тихо сказала она.
- Оно поблекло! - печально ответил он, подавая письмо.
Она опять близко подвинулась к нему и наклонила еще голову; веки были опущены совсем... Она почти дрожала. Он отдал письмо: она не поднимала головы, не отходила.
- Вы меня испугали, - мягко прибавила она.
- Простите, Ольга, - бормотал он.
Она молчала.
- Это грозное "никогда"!.. - сказал он печально и вздохнул.
- Поблекнет! - чуть слышно прошептала она, краснея. Она бросила на него стыдливый, ласковый взгляд, взяла обе его руки, крепко сжала в своих, потом приложила их к своему сердцу.
- Слышите, как бьется! - сказала она. - Вы испугали меня! Пустите!
И, не взглянув на него, обернулась и побежала по дорожке, подняв спереди немного платье.
- Куда вы так? - говорил он. - Я устал, не могу за вами.
- Оставьте меня. Я бегу петь, петь, петь!.. - твердила она с пылающим лицом. - Мне теснит грудь, мне почти больно!
Она подошла к нему так близко, что кровь бросилась ему в сердце и в голову; он начал дышать тяжело, с волнением. А она смотрит ему прямо в глаза.
- В-третьих, потому, что в письме этом, как в зеркале, видна ваша нежность, ваша осторожность, забота обо мне, боязнь за мое счастье, ваша чистая совесть.. все, что указал мне в вас Андрей Иванович и что я полюбила, за что забываю вашу лень... апатию... Вы высказались там невольно: вы не эгоист, Илья Ильич, вы написали совсем не для того, чтоб расстаться, - этого вы не хотели, а потому, что боялись обмануть меня... это говорила честность, иначе бы письмо оскорбило меня и я не заплакала бы - от гордости! Видите, я знаю, за что люблю вас, и не боюсь ошибки: я в вас не ошибаюсь...
Она показалась Обломову в блеске, в сиянии, когда говорила это. Глаза у ней сияли таким торжеством любви, сознанием своей силы; на щеках рдели два розовые пятна. И он, он был причиной этого! Движением своего честного сердца он бросил ей в душу этот огонь, эту игру, этот блеск.
- Ольга!.. Вы... лучше всех женщин, вы первая женщина в мире! - сказал он в восторге и, не помня себя, простер руки, наклонился к ней.
- Ради бога... один поцелуй, в залог невыразимого счастья, - прошептал он, как в бреду.
Она мгновенно подалась на шаг назад; торжественное сияние, краски слетели с лица; кроткие глаза заблистали грозой.
- Никогда! Никогда! Не подходите! - с испугом, почти с ужасом сказала она, вытянув обе руки и зонтик между ним и собой, и остановилась как вкопанная, окаменелая, не дыша, в грозной позе, с грозным взглядом, вполуоборот.
Он вдруг присмирел: перед ним не кроткая Ольга, а оскорбленная богиня гордости и гнева, с сжатыми губами, с молнией в глазах.
- Простите!.. - бормотал он, смущенный, уничтоженный.
Она медленно обернулась и пошла, косясь боязливо через плечо, что он. А он ничего: идет тихо, будто волочит хвост, как собака, на которую топнули.
Она было прибавила шагу, но, увидя лицо его, подавила улыбку и пошла покойнее, только вздрагивала по временам. Розовое пятно появлялось то на одной щеке, то на другой.
По мере того как она шла, лицо ее прояснялось, дыхание становилось реже и покойнее, и она опять пошла ровным шагом. Она видела, как свято ее "никогда" для Обломова, и порыв гнева мало-помалу утихал и уступал место сожалению. Она шла тише, тише...
Ей хотелось смягчить свою вспышку; она придумывала предлог заговорить.
"Все изгадил! Вот настоящая ошибка! "Никогда!"Боже! Сирени поблекли, - думал он, глядя на висящие сирени, - вчера поблекло, письмо тоже поблекло, и этот миг, лучший в моей жизни, когда женщина в первый раз сказала мне, как голос с неба, что есть во мне хорошего, и он поблек!.."
Он посмотрел на Ольгу - она стоит и ждет его, потупив глаза.
- Дайте мне письмо!.. - тихо сказала она.
- Оно поблекло! - печально ответил он, подавая письмо.
Она опять близко подвинулась к нему и наклонила еще голову; веки были опущены совсем... Она почти дрожала. Он отдал письмо: она не поднимала головы, не отходила.
- Вы меня испугали, - мягко прибавила она.
- Простите, Ольга, - бормотал он.
Она молчала.
- Это грозное "никогда"!.. - сказал он печально и вздохнул.
- Поблекнет! - чуть слышно прошептала она, краснея. Она бросила на него стыдливый, ласковый взгляд, взяла обе его руки, крепко сжала в своих, потом приложила их к своему сердцу.
- Слышите, как бьется! - сказала она. - Вы испугали меня! Пустите!
И, не взглянув на него, обернулась и побежала по дорожке, подняв спереди немного платье.
- Куда вы так? - говорил он. - Я устал, не могу за вами.
- Оставьте меня. Я бегу петь, петь, петь!.. - твердила она с пылающим лицом. - Мне теснит грудь, мне почти больно!
-
-
09.11.2008 в 00:09Он вдруг присмирел: перед ним не кроткая Ольга, а оскорбленная богиня гордости и гнева, с сжатыми губами, с молнией в глазах.
хм...
-
-
09.11.2008 в 00:24Она бросила на него стыдливый, ласковый взгляд, взяла обе его руки, крепко сжала в своих, потом приложила их к своему сердцу.
- Слышите, как бьется!
Мне теснит грудь, мне почти больно!
-
-
09.11.2008 в 00:26-
-
09.11.2008 в 00:47а ты что не читала достоевского?
-
-
09.11.2008 в 00:48конечно, читала. В школе. Поэтому хочется перечитать, мне кажется, открою для себя много нового. Вообще, конечно, школьную программу по литературе уже давно пора пересмотреть.
-
-
09.11.2008 в 01:04а я начала читать достоевского уже после школы. я вообще мало что читала из задаваемого в школе, а что читала, то потом, перечитывая и переоценила и , в некотором смысле, перепоняла.
и мало того, что школьную программу надо пересматривать, надо пересмотреть сам школьный принцип учёбы: зубрёж. в школе учать зубрить, а не понимать - и это ужос!
-
-
11.11.2008 в 22:15-
-
11.11.2008 в 22:29по-моему, в русской литературе много трагизма. причём такого безвыходного...
а у гончарова мне больше обрыв понравился, кстати. он напряжённее и глубже, мне кажется.
-
-
11.11.2008 в 22:35а мне обыкновенная история по вкусу пришлась.
-
-
11.11.2008 в 22:44ну, климат, по-моему, у нас очаровательный: колоритный. наоборот, должно радовать глаз художника!
а "обыкновенная история" мне не понравилась, слишком много крайностей.
з.ы. зато мне поравился ваш дневник.))
-
-
11.11.2008 в 22:49ну это на любителя.
спасибо. я вот тоже решила к вам заглянуть после вашей беседы с вунш-пунш. уж очень она мне по вкусу пришлась.)
-
-
11.11.2008 в 23:02да, резковат, это точно... а вот насчёт сероват - я не согласна.
уж очень она мне по вкусу пришлась.)
интересно чем?)
-
-
11.11.2008 в 23:04всегда приятно почитать умные мысли.
-
-
12.11.2008 в 11:35полугодовая непогода наводит на меня хандру.
вооот, у меня зимой тоже всегда хандра. зато весной всё меняется.)
а насчёт умных мыслей, спасибо.))